Наш язык до сих ощущается. Сказки

Проблема отношения людей к судьбе родного языка. По К. И. Чуковскому

Родной язык… «Великий и могучий» - именно такие определения дал ему И. С. Тургенев. Должна ли нас волновать судьба русского языка? Эти вопросы поставлены в тексте К. И. Чуковского, взятом из его книги «Живой как жизнь», посвящённой проблемам культуры русского языка.

Раскрывая проблему отношения людей к судьбе русского языка, автор проводит исторические параллели, с помощью цитирования обращается к авторитету выдающихся деятелей культуры, лингвистов и писателей. Чуковский противопоставляет два типа отношения к изменениям, происходящим в языке. В прошлом язык ощущался как слепая стихия, которой невозможно управлять. Об этом писал лингвист Гумбольдт, утверждая, что язык совершенно независим от отдельного субъекта. Чтобы быть убедительнее и образнее, автор использует метафору, «могучая речевая река», изображая бессильных лингвистов и педагогов, которые только смотрят с берега, «сколько всякой дребедени несут на себе её волны». Но сегодня другое время - «эпоха завоевания космоса, эпоха искусственных рек и морей». Нельзя быть равнодушным к родному языку, нужно целенаправленно, планомерно, решительно восстать «против уродств нашей нынешней речи». В борьбе за чистоту родного языка должны активно принимать участие не только средства массовой информации, но и каждый носитель языка.

В произведении Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» высмеивается Элочка Людоедова, лексикон которой убог и беде и состоит всего из трёх десятков слов, типа «парниша», «блеск», «жуть». Этот ограниченный словарь отражает бездуховный, мещанский мир героини.

Подводя итог, подчеркну, что культура языка, его чистота и развитие зависят от общей культуры, от нравственного развития. Берегите наш язык, наш прекрасный русский язык!

Текст К. И. Чуковского

(1)Наш язык до сих пор ощущается многими как некая слепая стихия, которой невозможно управлять.
(2)Одним из первых утвердил эту мысль гениальный учёный В. Гумбольдт.
(3)«Язык, — писал он, — совершенно независим от отдельного субъекта... (4)Перед индивидом язык стоит как продукт деятельности многих поколений и достояние целой нации, поэтому сила индивида по сравнению с силой языка незначительна».
(5)Это воззрение сохранилось до нашей эпохи. (6)«Сколько ни скажи разумных слов против глупых и наглых слов, они — мы это знаем — от того не исчезнут, а если исчезнут, то не потому, что эстеты или лингвисты возмущались», — так писал один даровитый учёный. (7)«В том и беда, — говорил он с тоской, — что ревнителей чистоты и правильности родной речи, как и ревнителей добрых нравов, никто слышать не хочет... (8)3а них говорят грамматика и логика, здравый смысл и хороший вкус, благозвучие и благопристойность, но из всего этого натиска грамматики, риторики и стилистики на бесшабашную, безобразную, безоглядную живую речь не выходит ничего». (9)Приведя образцы всевозможных речевых «безобразий», учёный воплотил свою печаль в безрадостном и безнадёжном афоризме: «Доводы от разума, науки и хорошего тона действуют на бытие таких словечек не больше, чем курсы геологии на землетрясение».
(10)В прежнее время такой пессимизм был совершенно оправдан. (И)Нечего было и думать о том, чтобы дружно, планомерно, сплочёнными силами вмешаться в совершающиеся языковые процессы и направить их по желанному руслу. (12)Старик Карамзин очень точно выразил это общее чувство смиренной покорности перед стихийными силами языка: «Слова входят в наш язык самовластно».
(13) С тех пор крупнейшие наши языковеды постоянно указывали, что воля отдельных людей, к сожалению, бессильна сознательно управлять процессами формирования нашей речи.
(14) Все так и представляли себе: будто мимо них протекает могучая речевая река, а они стоят на берегу и с бессильным негодованием следят, сколько всякой дребедени несут на себе её волны.
— (15)Незачем, — говорили они, — кипятиться и драться. (16)До сих пор ещё не было случая, чтобы попытка блюстителей чистоты языка исправить языковые ошибки сколько-нибудь значительной массы людей увенчалась хотя бы малейшим успехом.
(17)Но можем ли мы согласиться с такой философией бездействия и непротивления злу? (18)Неужели мы, писатели, педагоги, лингвисты, можем только скорбеть, негодовать, ужасаться, наблюдая, как портится русский язык, но не смеем и думать о том, чтобы мопщыми усилиями воли подчинить его коллективному разуму?
(19)Пусть философия бездействия имела свой смысл в былые эпохи, когда творческая воля людей так часто бывала бессильна в борьбе со стихиями — в том числе и со стихией языка. (20)Но в эпоху завоевания космоса, в эпоху искусственных рек и морей неужели у нас нет ни малейшей возможности хоть отчасти воздействовать на стихию своего языка?
(21)Всякому ясно, что эта власть у нас есть, и нужно удивляться лишь тому, что мы так мало пользуемся ею. (22)Ведь существуют же в нашей стране такие сверхмощные рычаги просвещения, как радио, кино, телевидение, идеально согласованные между собой во всех своих задачах и действиях. (23)Я уже не говорю о множестве газет и журналов — районных, областных, городских, — подчинённых единому идейному плану, вполне владеющих умами миллионов читателей.
(24) Стоит только всему этому целенаправленному комплексу сил дружно, планомерно, решительно восстать против уродств нашей нынешней речи, громко заклеймить их всенародным позором — и можно не сомневаться, что многие из этих уродств если не исчезнут совсем, то, во всяком случае, навсегда потеряют свой массовый, эпидемический характер...
(25) Правда, я очень хорошо понимаю, что всех этих мер недостаточно.
(26) Ведь культура речи неотделима от общей культуры. (27)Чтобы повысить качество своего языка, нужно повысить качество своего сердца, своего интеллекта. (28)Иной и пишет, и говорит без ошибок, но какой у него бедный словарь, какие заплесневелые фразы! (29)Какая худосочная душевная жизнь отражается в них!
(ЗО)Между тем лишь та речь может по-настоящему называться культурной, у которой богатый словарь и множество разнообразных интонаций. (31)Этого никакими походами за чистоту языка не добьёшься. (32)3десь нужны другие, более длительные, более широкие методы. (ЗЗ)Для подлинного просвещения создано столько библиотек, школ, университетов, институтов и т. д. (34)Поднимая свою общую культуру, народ тем самым поднимает и культуру своего языка.
(35)Но, конечно, это не освобождает любого из нас от посильного участия в борьбе за чистоту и красоту нашей речи.

(По К. И. Чуковскому)

Сборник И.П. Цыбулько "36 вариантов. ЕГЭ-2019". Сочинение написано в строгом соответствии с новыми критериями оценивания задания 27.

Наш язык до сих пор ощущается многими как некая слепая стихия, которой невозможно управлять.

Одним из первых утвердил эту мысль гениальный учёный В. Гумбольдт. «Язык, - писал он, - совершенно независим от отдельного субъекта...

Сочинение 528 слов

Русский язык – наше национальное достояние, прошедшее многие века становления и заключающее в себе опыт предыдущих поколений. Языковой ресурс нашего народа необычайно богат, красив, не имеет ограничений. В современных условиях в эпоху интернета и обмена культурами в язык попадают новые слова, которые не всегда его украшают, часто засоряют и портят. Каким образом мы можем бороться за чистоту русского языка? Этот вопрос освещает К.И. Чуковский в своём тексте.

Писатель убеждён в том, что необходимо вмешиваться в языковые процессы. Он категорически не согласен с тем, что эта сфера не может контролироваться. К.И. Чуковский отмечает: «… крупнейшие наши языковеды постоянно указывали, что воля отдельных людей, к сожалению, бессильна сознательно управлять процессами формирования нашей речи». А ведь у общества есть необходимое оружие для борьбы за родной язык! Это СМИ, которые писатель представляет себе как «… сверхмощные рычаги просвещения…». Так как газеты, радио, телевидение имеют определенную аудиторию, они способны воспитывать людей, нужно лишь поставить такую задачу перед ними. Автор считает, что при помощи слаженной образовательной работы СМИ негативные явления, происходящие в речевой культуре, станут единичными или исчезнут вовсе. Итак, союзник в войне за чистоту языка найден.

К.И. Чуковский также обращает внимание на то, что человек не должен уходить от своей личной ответственности, перекладывая обязанности на средства всеобщего просвещения. Необходима индивидуальная работа над собой каждого члена общества: «Чтобы повысить качество своего языка, нужно повысить качество своего сердца, своего интеллекта». Человек, развивая знания, расширяя словарный запас, вносит посильную лепту в народную борьбу за чистоту родного языка.

Размышления автора о роли СМИ в обществе и о личной ответственности каждого человека за свою речевую грамотность взаимосвязаны, так как помогают писателю указать своим читателям варианты спасения чистоты русского языка. Указывая серьезные просветительские возможности газет и телевидения, К.И. Чуковский подчеркивает важность индивидуальной работы каждого над своей речью.

Писатель призывает нас не только бороться за чистоту родного языка, задействуя СМИ в этом сражении, но и активно участвовать в этом процессе каждому человеку путем саморазвития. Проникновение ненужных элементов в наш язык можно контролировать, нужно лишь осознавать личную ответственность за то достояние, которое подарили нам предки.

Я согласна с позицией автора. Чистота родного языка – это не только показатель уровня образованности общества, но и отражение самобытности народа. Наш язык велик, могуч и прекрасен. Сейчас русский язык испытывает влияние западных культур, пытаясь примириться с засильем американизмов. В нашу жизнь прочно вошли такие слова, как «хайп», «хай», «фрэш», «изи» и многие другие. Из-за модных тенденций люди предпочитают русским словам их иностранные варианты. Таким поведением мы обедняем свою речь, лишаем ее национальной уникальности. Складывается ощущение, что чужая культура проникает в наш язык и тем самым отравляет родной источник. Отметим, однако, что язык не сдал позиции даже под натиском интервентов, потому что стал создавать слова, подобные слову «загуглить», и это не может не радовать. Задача социума – его поддержать.

В заключение хочу заметить, что в обществе со времен К.И. Чуковского произошли определенные изменения, которые ослабили наши позиции в сражении за чистоту языка. Мы потеряли в этой войне важного союзника – СМИ. С экранов телевизоров люди не только впитывают огромный поток уродующих наш язык элементов, но и учатся неправильно произносить родные слова. Заметно, что у ведущих передач невысокая речевая культура. Поэтому ответственность за чистоту своей речи теперь несем мы лично. В таких условиях сохранить красоту и богатство русского языка особенно важно.

Глава седьмая

НАПЕРЕКОР СТИХИЯМ

Тот, кто жизнью живет настоящей,

Кто к поэзии с детства привык,

Вечно верует в животворящий,

Полный разума русский язык.

H. Заболоцкий

Какая-то “дама с собачкой”, одетая нарядно и со вкусом, хотела показать своим новым знакомым, какой у нее дрессированный пудель, и крикнула ему повелительно:

- Ляжь !

Одного этоголяжь оказалось достаточно, чтобы для меня обозначился низкий уровень ее духовной культуры, и в моих глазах она сразу утратила обаяние изящества, миловидности, молодости.

И я тут же подумал, что, если бы чеховская “дама с собачкой” сказала при Дмитрии Гурове своему белому шпицу:

- Ляжь ! -

Гуров, конечно, не мог бы влюбиться в нее и даже вряд ли начал бы с нею тот разговор, который привел их к сближению.

В этом ляжь (вместо ляг ) - отпечаток такой темной среды, что человек, претендующий на причастность к культуре, сразу обнаружит свое самозванство, едва только произнесет это слово.

Что, например, хорошего мог я подумать о том престарелом учителе, который предложил первоклассникам:

Кто не имеет чернильницы спереду, мочай взад !

И о студенте, который сказал из-за двери:

Сейчас я поброюсь и выйду!

И о той любящей матери, которая на великолепнейшей даче закричала дочери с балкона:

- Не раздевай пальта!

И о том прокуроре, который сказал в своей речи:

Товарищи! Мы собрались здеся вместе с вами, чтобы навсегда покончить с уродствами нашей жизни. Вот здеся перед вами молодой человек...

И о том директоре завода, который несколько раз повторял в своем обращении к рабочим:

Нужно принять девственные меры.

Тамбовский инженер С.П. Мержанов сообщает мне о той неприязни, какую он почувствовал к одному из своих сослуживцев, когда тот написал в докладной записке:

“Отседова можно сделать вывод”.

“Так же я хорошо понимаю, - продолжает тов. Мержанов, - известного мне студента, который сразу охладел к любимой девушке, получив от нее нежное письмо со множеством орфографических ошибок”.

Прежде, лет сорок пять назад, грешно было бы сердиться на русских людей за такие извращения речи: их насильственно держали в темноте. Но теперь, когда школьное образование стало всеобщим и с неграмотностью покончено раз навсегда, все эти ляжь и мочай не заслуживают никакого снисхождения.

“В нашей стране, - справедливо говорит Павел Нилин, - где широко открыты двери школ - и дневных и вечерних, - никто не может найти оправдание своей неграмотности” [ П. Нилин, Опасность не там. “Новый мир”, 1958, № 4, стр. 2.].

Поэтому никоим образом нельзя допустить, чтобы русские люди и впредь сохраняли в своем обиходе такие уродливые словесные формы, как булгахтер, ндравится, броюсь, хочем, хужее, обнаковенный, хотит, калидор. Или сорняки более позднего времени: бронь, инциндент, я заскочу к вам на пару минут и т. д.

Правда, наш язык до сих пор ощущается многими как некая слепая стихия, с которой невозможно бороться.

Одним из первых утвердил эту мысль гениальный ученый В. Гумбольдт (Брат знаменитого естествоиспытателя и путешественника Александра фон Гумбольта - Вильгельм (1767-18535) - был весьма разносторонним человеком - филологом, философом, языковедом, государственным деятелем, дипломатом. . - V.V. )

“Язык, - писал он, - совершенно независим от отдельного субъекта... Перед индивидом язык стоит как продукт деятельности многих поколений и достояние целой нации, - поэтому сила индивида по сравнению с силой языка незначительна”.

Это воззрение сохранилось до нашей эпохи.

“Сколько ни скажи разумных слов против глупых и наглых слов, как ухажер или танцулька, они - мы это знаем - от того не исчезнут, а если исчезнут, то не потому, что эстеты или лингвисты возмущались”, - так писал еще в двадцатых годах один проницательный и даровитый ученый [Д.Г. Горнфельд, Муки слова. М. - Л., 1927, стр. 203-204.].

“В том и беда, - говорил он с тоской, - что ревнителей чистоты и правильности родной речи, как и ревнителей добрых нравов, никто слышать не хочет... За них говорят грамматика и логика, здравый смысл и хороший вкус, благозвучие и благопристойность, но из всего этого натиска грамматики, риторики и стилистики на бесшабашную, безобразную, безоглядную живую речь не выходит ничего” [Д.Г. Горнфельд, Муки слова. М. - Л., 1927, стр. 195.] Приведя образцы всевозможных речевых “безобразий”, ученый воплотил свою печаль в безрадостном и безнадежном афоризме: “Доводы от разума, науки и хорошего тона действуют на бытие таких словечек не больше, чем курсы геологии на землетрясение”. В прежнее время такой пессимизм был совершенно оправдан. Нечего было и думать о том, чтобы дружно, планомерно, сплоченными силами вмешаться в совершающиеся языковые процессы и направить их по желанному руслу.

Старик Карамзин очень точно выразил это общее чувство смиренной покорности перед стихийными силами своего языка: “Слова входят в наш язык самовластно”. В ту пору люди так и представляли себе: будто мимо них протекает могучая речевая река, а они стоят на берегу и с бессильным негодованием следят, сколько всякой дребедени и дряни несут на себе ее волны.

Незачем, - говорили они, - кипятиться и драться. До сих пор еще не было случая, чтобы попытка блюстителей чистоты языка исправить языковые ошибки сколько-нибудь значительной массы людей увенчалась хотя бы малейшим успехом.

Но можем ли мы согласиться с такой философией бездействия и непротивления злу?

Неужели мы, писатели, педагоги, лингвисты, можем только скорбеть, негодовать, ужасаться, наблюдая, как портится русский язык, но не смеем и думать о том, чтобы мощными усилиями воли подчинить его своему коллективному разуму?

Пусть философия бездействия имела свой смысл в былые эпохи, когда творческая воля людей так часто бывала бессильна в борьбе со стихиями - в том числе и со стихией языка. Но в эпоху завоевания космоса, в эпоху искусственных рек и морей неужели у нас нет ни малейшей возможности хоть отчасти воздействовать на стихию своего языка?

Всякому ясно, что эта власть у нас есть, и нужно удивляться лишь тому, что мы так мало пользуемся ею.

Ведь существуют же в нашей стране такие сверхмощные рычаги просвещения, как радио, кино, телевидение, идеально согласованные между собой во всех своих задачах и действиях.

Я уже не говорю о множестве газет и журналов - районных, областных, всесоюзных, - подчиненных единому идейному плану, вполне владеющих умами миллионов читателей.

Стоит только всему этому целенаправленному комплексу сил дружно, планомерно, решительно восстать против уродств нашей нынешней речи, громко заклеймить их всенародным позором - и можно не сомневаться, что многие из этих уродств если не исчезнут совсем, то, во всяком случае, навсегда потеряют свой массовый, эпидемический характер *.

Напрасно борцы за чистоту языка все еще чувствуют себя одиночками, не имеющими ни малейшей опоры в той среде, которая их окружает, и слишком часто впадают в уныние.

“Руки опускаются, - пишет мне сельская учительница Ф.А. Шарабанова. - Как ни толкую ребятам, что нельзя говорить сколько время?, моё фамилиё, десять курей, он пришел со школы, я раздел сапоги, они упорно не желают расстаться с этими ужасными словами. Неужели не существует каких-нибудь способов сделать речь молодого поколения культурной?”

Способы есть, и совсем неплохие. Существует серьезный журнал “Русский язык в школе”, где всяких способов предлагается множество. В журнале очень хорошо отразились горячие попытки передовых педагогов повысить речевую культуру детей.

Но может ли школа - одна - истребить остатки бескультурья?

Нет, здесь нужны сплоченные усилия всех разрозненных борцов за чистоту языка - и можно ли сомневаться, что, если мы всей “громадой” дружно и страстно возьмемся за дело, нам удастся в ближайшее время пусть не вполне, но в значительной мере очистить наш язык от этой скверны.

В прошлом году я напечатал в “Известиях” небольшую статью, где было намечено несколько практических мер для общественной борьбы с извращениями и уродствами речи. В этой статье я предлагал между прочим проводить ежегодно во всесоюзном масштабе “Неделю (или месячник) борьбы за чистоту языка” под эгидой Академии наук СССР и Союза писателей.

Этот проект вызвал оживленные отклики, поразившие меня своей необыкновенною страстностью. Письма читателей хлынули ко мне целой лавиной из Ленинграда, из Москвы, из Киева, из Уфы, из Перми, из Переславля-Залесского, из Новосибирска, из Джамбула, из Гуся Хрустального, - и тут только я по-настоящему понял, как нежно и преданно любят свой великий язык советские люди и какую щемящую боль причиняют им те искажения, которые уродуют и портят его>

Почти в каждом из этих писем (а их восемьсот двенадцать!) указываются какие-нибудь конкретные способы искоренения этого зла.

Житель города Риги К. Баранцев предлагает, например, напечатать списки неправильных и правильных слов на обложках копеечных школьных тетрадей, которые распространяются среди миллионов детей.

Студент Львовского университета Валерий Ужвенко предлагает, со своей стороны, “указывать слова, калечащие иаш язык, на почтовых открытках, на конвертах... Во время просмотра фильмов, - пишет он, - следовало бы показывать киножурнал «Почему мы так говорим?» или «Учись правильно говорить». О том, как нельзя говорить, следовало бы печатать на наклейках спичечных коробок, на коробках для конфет и печенья”.

“Я убежден, - пишет А. Кульман, преподаватель вуза, - что огромную пользу принесут массовые органы печати, в особенности «Комсомольская правда» и журнал «Огонек», если они заведут у себя постоянный отдел «Как не следует говорить и писать». Такие публикации будут полезны широкому кругу лиц, особенно нам, педагогам”.

“Я предлагаю, - пишет инженер-полковник А.В. Загоруйко (Москва), - учредить Всесоюзное общество любителей русского языка. Общество должно иметь республиканские, краевые, областные, городские, поселковые отделения и первичные организации при всех без исключения учреждениях, предприятиях, школах, вузах и т. д. Общество должно быть массовой организацией, и доступ в члены общества - неограничен”.

“Необходим организационный комитет или инициативная группа, - пишет Е. Гринберг из города Вендоры, - словом, организация, которая обладала бы способностью поставить и неуклонно вести свое дело по заранее обдуманному плану. К такой организации придут, вероятно, не тысячи, а сотни тысяч активных борцов за высокую речевую культуру”.

Художник-график Михаил Терентьев предлагает установить ежегодный праздник - по примеру болгарского Дня славянской письменности. “Можно сохранить его название и дату - 25 мая. Этот праздник будут праздновать и в колхозе, и в санатории, и на корабле, и “а фабрике, и в семье. Вместе с русскими его станут праздновать белорусы и украинцы...”

Откатчик шахты №51 Ф.Ф. Шевченко пишет: “У нас есть гигантская сеть красных уголков, которые должны стать центрами насаждения культуры родного языка на предприятиях, стройках, в сельском хозяйстве... Каленым железом выжигать похабщину, которая еще бытует кое-где в нашей речи... Глазами любви смотреть на дело воспитания молодого поколения...”

Инженер М. Гартман делится своим длительным опытом “борьбы с малограмотностью”.

“Восемь лет тому назад, - говорит он, - мы начали составлять и распространять у себя на работе список слов, чаще всего искажаемых при написании и произношении. Из года в год список увеличивался и к концу стройки был доведен до 165 слов. Интерес к нему проявили все - от простых рабочих до крупных специалистов. Рабочие и низший технический персонал запросто приходили и просили дать им светокопии списка, но более квалифицированные товарищи, не сумев преодолеть «барьер стыдливости», раздобывали списки через других, а иногда под благовидным предлогом - для сына или внучки”.

К письму приложена большая таблица “Правильное написание слов”, умело и толково составленная.

Все эти проекты, пожелания, советы должны быть тщательно обдуманы в каком-нибудь авторитетном коллективе, и когда лучшие из них осуществятся на деле, они, можно думать, окажутся не совсем бесполезными.

Правда, я очень хорошо понимаю, что всех этих мер недостаточно.

Ведь культура речи неотделима от общей культуры. Чтобы повысить качество своего языка, нужно повысить качество своего интеллекта. Мало добиться того, чтобы люди не говорили выбора или мне ндравится. Иной и пишет и говорит без ошибок, но какой у него бедный словарь, какие замусоленные фразы! Какая худосочная душевная жизнь сказывается в тех заплесневелых шаблонах, из которых состоит его речь!

Между тем лишь та речь может по-настоящему называться культурной, у которой богатый словарь и множество разнообразных интонаций. Этой культуры никакими походами за чистоту языка не добьешься. Здесь нужны другие, более длительные, более широкие методы. Эти методы и применяются в нашей стране, где народ создал для своего подлинного и всестороннего просвещения столько библиотек, школ, университетов, институтов, академий наук и т. д. Поднимая свою общую культуру, советский народ тем самым поднимает и культуру своего языка.

Но, конечно, это не освобождает любого из нас от посильного участия в горячей борьбе за повышение нашей словесной культуры.

Товарищи! Мы собрались здеся вместе с вами, чтобы навсегда покончить с уродствами нашей жизни. Вот здеся перед вами молодой человек...

И о том директоре завода, который несколько раз повторял в своем обращении к рабочим:

Нужно принять девственные меры.

Тамбовский инженер С.П. Мержанов сообщает мне о той неприязни, какую он почувствовал к одному из своих сослуживцев, когда тот написал в докладной записке:

“Отседова можно сделать вывод”.

“Так же я хорошо понимаю, - продолжает тов. Мержанов, - известного мне студента, который сразу охладел к любимой девушке, получив от нее нежное письмо со множеством орфографических ошибок”.

Прежде, лет сорок пять назад, грешно было бы сердиться на русских людей за такие извращения речи: их насильственно держали в темноте. Но теперь, когда школьное образование стало всеобщим и с неграмотностью покончено раз навсегда, все эти ляжь и мочай не заслуживают никакого снисхождения.

“В нашей стране, - справедливо говорит Павел Нилин, - где широко открыты двери школ - и дневных и вечерних, - никто не может найти оправдание своей неграмотности” [ П. Нилин, Опасность не там. “Новый мир”, 1958, № 4, стр. 2.].

Поэтому никоим образом нельзя допустить, чтобы русские люди и впредь сохраняли в своем обиходе такие уродливые словесные формы, как булгахтер, ндравится, броюсь, хочем, хужее, обнаковенный, хотит, калидор. Или сорняки более позднего времени: бронь, инциндент, я заскочу к вам на пару минут и т. д.

Правда, наш язык до сих пор ощущается многими как некая слепая стихия, с которой невозможно бороться.

Одним из первых утвердил эту мысль гениальный ученый В. Гумбольдт (Брат знаменитого естествоиспытателя и путешественника Александра фон Гумбольта - Вильгельм (1767-18535) - был весьма разносторонним человеком - филологом, философом, языковедом, государственным деятелем, дипломатом. . - V.V. )

“Язык, - писал он, - совершенно независим от отдельного субъекта... Перед индивидом язык стоит как продукт деятельности многих поколений и достояние целой нации, - поэтому сила индивида по сравнению с силой языка незначительна”.

Это воззрение сохранилось до нашей эпохи.

“Сколько ни скажи разумных слов против глупых и наглых слов, как ухажер или танцулька, они - мы это знаем - от того не исчезнут, а если исчезнут, то не потому, что эстеты или лингвисты возмущались”, - так писал еще в двадцатых годах один проницательный и даровитый ученый [Д.Г. Горнфельд, Муки слова. М. - Л., 1927, стр. 203-204.].

“В том и беда, - говорил он с тоской, - что ревнителей чистоты и правильности родной речи, как и ревнителей добрых нравов, никто слышать не хочет... За них говорят грамматика и логика, здравый смысл и хороший вкус, благозвучие и благопристойность, но из всего этого натиска грамматики, риторики и стилистики на бесшабашную, безобразную, безоглядную живую речь не выходит ничего” [Д.Г. Горнфельд, Муки слова. М. - Л., 1927, стр. 195.] Приведя образцы всевозможных речевых “безобразий”, ученый воплотил свою печаль в безрадостном и безнадежном афоризме: “Доводы от разума, науки и хорошего тона действуют на бытие таких словечек не больше, чем курсы геологии на землетрясение”. В прежнее время такой пессимизм был совершенно оправдан. Нечего было и думать о том, чтобы дружно, планомерно, сплоченными силами вмешаться в совершающиеся языковые процессы и направить их по желанному руслу.

Старик Карамзин очень точно выразил это общее чувство смиренной покорности перед стихийными силами своего языка: “Слова входят в наш язык самовластно”. В ту пору люди так и представляли себе: будто мимо них протекает могучая речевая река, а они стоят на берегу и с бессильным негодованием следят, сколько всякой дребедени и дряни несут на себе ее волны.

Незачем, - говорили они, - кипятиться и драться. До сих пор еще не было случая, чтобы попытка блюстителей чистоты языка исправить языковые ошибки сколько-нибудь значительной массы людей увенчалась хотя бы малейшим успехом.

Но можем ли мы согласиться с такой философией бездействия и непротивления злу?

Неужели мы, писатели, педагоги, лингвисты, можем только скорбеть, негодовать, ужасаться, наблюдая, как портится русский язык, но не смеем и думать о том, чтобы мощными усилиями воли подчинить его своему коллективному разуму?

Пусть философия бездействия имела свой смысл в былые эпохи, когда творческая воля людей так часто бывала бессильна в борьбе со стихиями - в том числе и со стихией языка. Но в эпоху завоевания космоса, в эпоху искусственных рек и морей неужели у нас нет ни малейшей возможности хоть отчасти воздействовать на стихию своего языка?

Всякому ясно, что эта власть у нас есть, и нужно удивляться лишь тому, что мы так мало пользуемся ею.

Ведь существуют же в нашей стране такие сверхмощные рычаги просвещения, как радио, кино, телевидение, идеально согласованные между собой во всех своих задачах и действиях.

Я уже не говорю о множестве газет и журналов - районных, областных, всесоюзных, - подчиненных единому идейному плану, вполне владеющих умами миллионов читателей.

Стоит только всему этому целенаправленному комплексу сил дружно, планомерно, решительно восстать против уродств нашей нынешней речи, громко заклеймить их всенародным позором - и можно не сомневаться, что многие из этих уродств если не исчезнут совсем, то, во всяком случае, навсегда потеряют свой массовый, эпидемический характер .

Напрасно борцы за чистоту языка все еще чувствуют себя одиночками, не имеющими ни малейшей опоры в той среде, которая их окружает, и слишком часто впадают в уныние.

“Руки опускаются, - пишет мне сельская учительница Ф.А. Шарабанова. - Как ни толкую ребятам, что нельзя говорить сколько время?, моё фамилиё, десять курей, он пришел со школы, я раздел сапоги, они упорно не желают расстаться с этими ужасными словами. Неужели не существует каких-нибудь способов сделать речь молодого поколения культурной?”

Способы есть, и совсем неплохие. Существует серьезный журнал “Русский язык в школе”, где всяких способов предлагается множество. В журнале очень хорошо отразились горячие попытки передовых педагогов повысить речевую культуру детей.

Но может ли школа - одна - истребить остатки бескультурья?

Нет, здесь нужны сплоченные усилия всех разрозненных борцов за чистоту языка - и можно ли сомневаться, что, если мы всей “громадой” дружно и страстно возьмемся за дело, нам удастся в ближайшее время пусть не вполне, но в значительной мере очистить наш язык от этой скверны.

В прошлом году я напечатал в “Известиях” небольшую статью, где было намечено несколько практических мер для общественной борьбы с извращениями и уродствами речи. В этой статье я предлагал между прочим проводить ежегодно во всесоюзном масштабе “Неделю (или месячник) борьбы за чистоту языка” под эгидой Академии наук СССР и Союза писателей.

Этот проект вызвал оживленные отклики, поразившие меня своей необыкновенною страстностью. Письма читателей хлынули ко мне целой лавиной из Ленинграда, из Москвы, из Киева, из Уфы, из Перми, из Переславля-Залесского, из Новосибирска, из Джамбула, из Гуся Хрустального, - и тут только я по-настоящему понял, как нежно и преданно любят свой великий язык советские люди и какую щемящую боль причиняют им те искажения, которые уродуют и портят его>

Почти в каждом из этих писем (а их восемьсот двенадцать!) указываются какие-нибудь конкретные способы искоренения этого зла.

Житель города Риги К. Баранцев предлагает, например, напечатать списки неправильных и правильных слов на обложках копеечных школьных тетрадей, которые распространяются среди миллионов детей.

Студент Львовского университета Валерий Ужвенко предлагает, со своей стороны, “указывать слова, калечащие иаш язык, на почтовых открытках, на конвертах... Во время просмотра фильмов, - пишет он, - следовало бы показывать киножурнал «Почему мы так говорим?» или «Учись правильно говорить». О том, как нельзя говорить, следовало бы печатать на наклейках спичечных коробок, на коробках для конфет и печенья”.

Или сорняки более позднего времени:

Правда, наш язык до сих пор ощущается многими как некая слепая стихия, которой невозможно управлять.

Одним из первых утвердил эту мысль гениальный ученый В. Гумбольдт.

«Язык, - писал он, - совершенно не зависим от отдельного субъекта… Перед индивидом язык стоит как продукт деятельности многих поколений и достояние целой нации, поэтому сила индивида по сравнению с силой языка незначительна».

Это воззрение сохранилось до нашей эпохи.

«Сколько ни скажи разумных слов против глупых и наглых слов, как ухажер или танцулька, они - мы это знаем - от того не исчезнут, а если исчезнут, то не потому, что эстеты или лингвисты возмущались» - так писал еще в 1920-х годах один даровитый ученый.

«В том и беда, - говорил он с тоской, - что ревнителей чистоты и правильности родной речи, как и ревнителей добрых нравов, никто слышать не хочет… За них говорят грамматика и логика, здравый смысл и хороший вкус, благозвучие и благопристойность, но из всего этого натиска грамматики, риторики и стилистики на бесшабашную, безобразную, безоглядную живую речь не выходит ничего».

Приведя образцы всевозможных речевых «безобразий», ученый воплотил свою печаль в безрадостном и безнадежном афоризме:

«Доводы от разума, науки и хорошего тона действуют на бытие таких словечек не больше, чем курсы геологии на землетрясение».

В прежнее время такой пессимизм был совершенно оправдан. Нечего было и думать о том, чтобы дружно, планомерно, сплоченными силами вмешаться в совершающиеся языковые процессы и направить их по желанному руслу.

Старик Карамзин очень точно выразил это общее чувство смиренной покорности перед стихийными силами языка:

«Слова входят в наш язык самовластно».

С тех пор крупнейшие наши языковеды постоянно указывали, что воля отдельных людей, к сожалению, бессильна сознательно управлять процессами формирования нашей речи.

Все так и представляли себе: будто мимо них протекает могучая речевая река, а они стоят на берегу и с бессильным негодованием следят, сколько всякой дребедени и дряни несут на себе ее волны.

Незачем, - говорили они, - кипятиться и драться. До сих пор еще не было случая, чтобы попытка блюстителей чистоты языка исправить языковые ошибки сколько-нибудь значительной массы людей увенчалась хотя бы малейшим успехом.

Но можем ли мы согласиться с такой философией бездействия и непротивления злу?

Неужели мы, писатели, педагоги, лингвисты, можем только скорбеть, негодовать, ужасаться, наблюдая, как портится русский язык, но не смеем и думать о том, чтобы мощными усилиями воли подчинить его коллективному разуму?

Пусть философия бездействия имела свой смысл в былые эпохи, когда творческая воля людей так часто бывала бессильна в борьбе со стихиями - в том числе и со стихией языка. Но в эпоху завоевания космоса, в эпоху искусственных рек и морей неужели у нас нет ни малейшей возможности хоть отчасти воздействовать на стихию своего языка?

Всякому ясно, что эта власть у нас есть, и нужно удивляться лишь тому, что мы так мало пользуемся ею.

Ведь существуют же в нашей стране такие сверхмощные рычаги просвещения, как радио, кино, телевидение, идеально согласованные между собой во всех своих задачах и действиях.

Я уже не говорю о множестве газет и журналов - районных, областных, городских, - подчиненных единому идейному плану, вполне владеющих умами миллионов читателей.

Стоит только всему этому целенаправленному комплексу сил дружно, планомерно, решительно восстать против уродств нашей нынешней речи, громко заклеймить их всенародным позором - и можно не сомневаться, что многие из этих уродств если не исчезнут совсем, то, во всяком случае, навсегда потеряют свой массовый, эпидемический характер.

«В истории литературных языков, - напоминает ученый В. М. Жирмунский, - неоднократно отмечалась роль грамматиков-нормализаторов, сознательные усилия теоретиков языка, выступавших с определенной языковой политикой и боровшихся за ее осуществление. Борьба Тредьяковского и Ломоносова, шишковцев и карамзинистов в истории русского литературного языка и русской грамматики… и мн. др. свидетельствует о неоднократном влиянии создателей языковой политики на языковую практику».

Еще в 1925 году профессор Л. Якубинский писал:

«Едва ли следует сидеть сложа руки и ждать у моря погоды, полагаясь на „естественный“ ход вещей. Необходимо руководить развертывающимся процессом, учитывая все его особенности… Задача государства в этом отношении - оказать реальную поддержку исследовательской работе лингвистов», и т. д.

Таково же было в 20-х годах мнение другого ученого - профессора Г. Винокура.

«В возможности сознательного активного отношения к языковой традиции, - писал он, - в возможности бытовой стилистики - в самом широком смысле этого термина, - а следовательно, и в возможности языковой политики пишущий эти строки не сомневается…

Языковая политика есть не что иное, как основанное на точном, научном понимании дела руководство социальными лингвистическими нуждами».

С тех пор прошло много лет. «Лингвистическая политика» государства раньше всего выразилась в том, что двухсотмиллионное его население в течение изумительно краткого времени научилось читать и писать.

Главное сделано. И теперь, повторяю, перед нашей общественностью другая задача - казалось бы, более легкая: повысить всеми возможными средствами культуру нашей бытовой и писательской речи.

Нельзя сказать, чтобы наше общество не проявило надлежащей активности в борьбе за чистоту языка: издается, как мы видели, множество книг и брошюр, а также газетно-журнальных статей, пытающихся выполнить эту задачу. Особенно упорно и настойчиво трудятся над ее выполнением бесчисленные школы нашей страны. Но работы еще много, и она так тяжела, что даже лучшие из наших педагогов порою впадают в уныние.

«Руки опускаются, - пишет мне сельская учительница Ф. А. Шарабанова. - Как ни толкую ребятам, что нельзя говорить сколько время, мое фамилие, десять курей, он пришел со школы, я раздел сапоги, они упорно не желают расстаться с этими ужасными словами. Неужели не существует каких-нибудь способов сделать речь молодого поколения культурной?»

Способы есть, и совсем неплохие. Существует серьезный журнал «Русский язык в школе», где всяких способов предлагается множество. В журнале, при всех его недостатках, о которых мы уже говорили, очень хорошо отразились горячие попытки передовых педагогов повысить речевую культуру детей.

Но может ли школа - одна - истребить остатки бескультурья?

Нет, здесь нужны сплоченные усилия всех разрозненных борцов за чистоту языка, и можно ли сомневаться, что если мы всей «громадой» дружно и страстно возьмемся за дело, нам удастся в ближайшее время пусть не вполне, но в значительной мере очистить наш язык от этой скверны?

Лет восемь назад я напечатал в «Известиях» небольшую статью, где было намечено несколько практических мер для общественной борьбы с извращениями и уродствами речи. В этой статье я предлагал между прочим проводить ежегодно во всесоюзном масштабе «Неделю (или месячник) борьбы за чистоту языка» под эгидой Академии наук СССР и Союза писателей.

Этот проект вызвал оживленные отклики, поразившие меня своей необыкновенною страстностью. Письма читателей хлынули ко мне целой лавиной из Ленинграда, из Москвы, из Киева, из Уфы, из Перми, из Переславля-Залесского, из Новороссийска, из Джамбула, из Гуся-Хрустального - и тут только я по-настоящему понял, как нежно и преданно любят свой великий язык советские люди и какую щемящую боль причиняют им те искажения, которые уродуют и портят его.

Почти в каждом из этих писем (а их больше восьмисот) указываются какие-нибудь конкретные способы искоренения этого зла.

Житель города Риги К. Баранцев советует, например, печатать списки неправильных и правильных слов на обложках копеечных школьных тетрадей, которые распространяются среди миллионов детей.