Игорь Леонидович Волгин родился 6 марта 1942 году в Перми, куда во время войны семья была эвакуирована из Москвы.

Окончил московскую школу № 626 и в 1959 году поступил на исторический факультет МГУ. В этом же году появились первые публикации его стихов. В 1962 году Павел Антокольский напутствовал молодого поэта в "Литературной газете". Первая поэтическая книга Волгина "Волнение" вышла в 1965 году. Затем было опубликовано еще несколько поэтических сборников и книг переводов.

Окончил исторический факультет в 1964 году, получив диплом с отличием. Еще студентом, стал одним из организаторов и участников знаменитых чтений "на Маяковке". В 1968 году создает Литературную студию Московского университета "Луч", существующую вот уже более 35 лет. Это одно из старейших и самых авторитетных литературных объединений, из него вышла целая плеяда широко известных ныне писателей - Сергей Гандлевский, Александр Сопровский, Алексей Цветков, Бахыт Кенжеев, Евгений Бунимович, Геннадий Красников, Елена Исаева, Дмитрий Быков, Инна Кабыш, Вера Павлова, Вадим Степанцов и многие другие.

Игорь Волгин - писатель и историк, создавший собственный неповторимый жанр историко-документальной биографической прозы. Его ставшие уже классическими работы о Достоевском сочетают в себе дух глубокого историзма и смелого научного поиска. Автор книг "Достоевский-журналист. "Дневник писателя" и русская общественность" (1982), "Последний год Достоевского. Исторические записки" (1986, 1990, 1991), "Родиться в России. Достоевский и современники: жизнь в документах" (1991), "Метаморфозы власти. Покушения на российский трон в XVIII - XIX вв." (1994), "Колеблясь над бездной. Достоевский и императорский дом" (1998), "Пропавший заговор. Достоевский и политический процесс 1849 г." (2000), "Возвращение билета. Парадоксы национального самосознания" (2004).

Историко-биографические исследования Волгина широко известны в нашей стране и пользуются мировым признанием, они переведены на многие иностранные языки. "Колеблясь над бездной" и "Пропавший заговор" входили в шорт-лист Антибукеровской премии и Государственной премии РФ, за весь цикл работ о Достоевском Игорю Волгину присуждена премия Москвы в области литературы за 2004 год.

Академик РАЕН, доктор филологических, кандидат исторических наук. Профессор факультета журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова и Литературного института им. А.М. Горького. Член Союза писателей, Союза журналистов, Международной ассоциации журналистов, Международного ПЕН-клуба и Русского ПЕН-центра, член общественного совета журнала "Октябрь" и редколлегий журналов "Человек" и "Литературоведческий журнал". Член научного совета Пушкин-института. Принимал участие во многих международных конференциях и симпозиумах.

Под руководством И.Л. Волгина, основателя и президента Фонда Достоевского, проведены международный симпозиум "Достоевский в современном мире" (2001) и конгресс "Русская словесность в мировом культурном контексте" (2004).

В феврале 2017 года Игорь Волгин стал лауреатом премии Правительства России в области культуры.

ИГОРЬ ВОЛГИН

Игорь Волгин - поэт, историк, телеведущий. Из семьи московских журналистов, родился в 1942 году в Перми, где семья находилась в эвакуации. окончил исторический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова.
В 1962 году Павел Антокольский напутствовал молодого поэта в "литературной газете". Игорь Волгин печатался во многих периодических изданиях, автор нескольких книг
стихов и переводов, в том числе вышедшей после большого перерыва книги "Персональные данные" (2015).
Один из ведущих мировых специалистов по жизни и творчеству Достоевского. Президент российского Фонда Достоевского, вице-президент Международного общества Достоевского (International Dostoevsky Society). Автор книг "Достоевский-журналист. “Дневник писателя” и русская общественность" (1982), "Последний год Достоевского. Исторические записки" (1986, 1990, 1991, 2010), "Родиться в России. Достоевский и современники: жизнь в документах" (1991), "Метаморфозы власти. Покушения на российский трон в XVIII–XIX вв." (1994), "Колеблясь над бездной. Достоевский и императорский дом" (1998), "Пропавший заговор. Достоевский и политический процесс 1849 г." (2000), "Возвращение билета. Парадоксы национального самосознания" (2004), "Уйти ото всех. Лев Толстой как русский скиталец" (2010), "Родные и близкие" (2013).
Под руководством Игоря Волгина была издана документальная "Хроника рода Достоевских" (2013). Игорь Волгин - профессор факультета журналистики МГУ имени
М. В. Ломоносова и литературного института имени А. М. Горького. Кандидат исторических, доктор филологических наук, академик РАЕН, член Союза писателей Москвы, член исполкома Русского ПЕН-центра.
Член Совета по русскому языку при Президенте РФ.
Основатель (1968 год) и бессменный руководитель легендарной литературной студии МГУ "ЛУЧ", выпускники которой вносили и вносят ощутимый вклад в современную российскую поэзию (Сергей Гандлевский, Александр Сопровский, Евгений Витковский,
Бахыт Кенжеев, Алексей Цветков, Геннадий Красников, Наталья Ванханен, Евгений Бунимович, Инна Кабыш, Дмитрий Быков, Владимир Вишневский, Вадим Степанцов, Виктория Иноземцева, Сергей Шестаков, Герман Власов, Анна Аркатова, Мария Ватутина и мн. др.).
Лауреат премии журнала "Октябрь" (1998, 2010), премии Правительства Москвы в области литературы (2004), российско-итальянской литературной премии "Москва-Пенне" (2011), премии Правительства Российской Федерации (2011), ломоносовской премии (2014), Российской национальной телевизионной премии "ТЭФИ" (2016), Международной Тютчевской премии "Мыслящий тростник" (2016).
Автор и ведущий интеллектуальной программы
"Игра в бисер с Игорем Волгиным" на телеканале "Россия К".
Автор телесериалов "Николай Заболоцкий", "Из истории русской журналистики", "Жизнь и смерть Достоевского" (12 серий).

Поэзия как случай

Можем ли мы обойтись без поэзии? Легко. Ведь еще симпатичнейший Евгений Базаров сказал, как припечатал: "Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта".
Вообще все искусство может выглядеть как некая избыточность по отношению к "нормальной" жизни. Есть, пить, одеваться, защищаться от врагов, выживать можно как без наскальных рисунков, так и без полотен Рафаэля. И вообще материальное преуспеяние вовсе не предполагает наличия Бетховенов и Львов Толстых.
Между тем трудно оспорить мнение, что именно Гомер создал Элладу.
Действительно, и древние греки, и римляне, и германцы, и скандинавы осознавали себя как единый народ, только опираясь на "легенды и мифы", на общий поэтический звук, на эпос, запечатлевший происхождение, бытование, или, говоря по-ученому, самоидентификацию племен, воздвигших этот грандиозный поэтический мир.
Попробуем из России "вычесть" Пушкина, Тютчева, Маяковского, Мандельштама и др.: это будет совсем другая страна. Допустим, что физически могущественная (что, впрочем, сомнительно), однако не вызывающая особой приязни ни у собственных граждан, ни у обитателей сопредельных земель. В ней, этой воображаемой стране, было бы чрезвычайно скучно жить и, несмотря на гипотетическое благополучие, возможно, зашкаливал бы процент немотивированных самоубийств.
Поэзия есть искупление. Ибо две истины - "вначале было Слово" и "Бог есть любовь" - она соединяет самым верным и самым непостижимым образом.
"И прелести твоей секрет разгадке жизни равносилен…" - это о несказанности женской красоты. Подобное можно отнести и к стихам. Однако не остановится ли сама жизнь, если, предположим, ее удалось бы разгадать до конца?
Конечно, знаем: "лучшие слова в лучшем порядке". Но нужно играть всеми смыслами бытия, чтобы добиться этой, казалось бы, не столь обременительной цели. Поэзия - кратчайшее расстояние между любыми точками простран-ства, между любыми мировыми значениями, между ближайшими и отдаленнейшими предметами. Она мгновенно одолевает дистанцию, для прохождения которой иным видам человеческой любознательности потребовались бы века. И в этом смысле она неразложима на жанры: лирику философскую, любовную, гражданскую, мужскую, женскую и т. д. Очевидно, прав И. Бродский: "Поэзия не имеет эпитета".
Виланд однажды заметил, что ежели бы он "жил и работал" на необитаемом острове - без надежды, что его когда-нибудь прочтут - он с таким же тщанием отделывал собственные стихи, как если бы предназначал их любителям литературы. Это свидетельствует о бескорыстности творения. Бог "тоже" творил в одиночку.
Но все, что я здесь попытался изложить, - не более чем несовершенная попытка несовершенного разума объять необъятное. Оставаясь наедине с листом бумаги, поэт может не помнить ничего, что могло бы споспешествовать ему в его "привычном" деле.

Люблю появление ткани,
Когда после двух или трех,
А то четырех задыханий
Придет выпрямительный вздох…

О. Мандельштам

То есть обладание, положим, всеми секретами мастерства далеко не всегда ведет к "появлению ткани". Стихотворение - всегда случайность ("Нас всех подстерегает случай"). Но, как сказано (правда, по другому поводу), кирпич просто так на голову не свалится.

Игорь Волгин

На станции выйду случайной.
Засохший куплю бутерброд.
В засаленном френче начальник
печально рукою махнет.
И, словно бы глас безответный,
взывающий в ночь, наугад,
трагический колокол медный
ударит три раза подряд.
Не так ли для пущей острастки
в старинном спектакле одном
вещали о страшной развязке,
назначенной вышним судом?
…Но дунет ночная остуда,
ночная зажжется звезда.
Я дальше уеду отсюда -
и вновь не вернусь я сюда.
Ни жизни не жаль мне, ни денег,
но жаль мне оставленных тут
вот этих коротких мгновений,
пронзительных этих минут.
Как будто бы свет этот бледный
не раз еще вспомню потом.
…И колокол, колокол медный.
И ночь на перроне пустом.

Ударил дождь по темному стеклу,
сверкнул огонь - и сад мой озарился.
И я подумал: "Если я умру,
зачем на белый свет я появился?"
...Шумел мой сад - тяжелые плоды
влекло с дерев, и словно бы к истокам
стремились струи темные воды,
задушенно хрипя, по водостокам.
Я не знавал такого отродясь!
Но прошлое, представшее воочью,
внушало мысль, что некто, осердясь,
меня прибрать задумал этой ночью.
Под стон дубов, что гнулись на ветру,
под гром небес, взывающих к расплате,
я так подумал: "Если я умру,
то это будет очень даже кстати..."
...Но блеск угас, раздался сиплый глас,
гласил петух - дух умиротворенья,
и отвращал смущение от нас,
и прекращал стихий коловращенье.
Сползал туман с очнувшихся берез,
стекали капли с листьев бересклета,
и запах роз, осилив запах гроз,
казалось, мир сулил нам в это лето.
- Дыши, - шумели ели, - и скажи,
что, в общем, нет причин для беспокойства
и что на состояние души
влияют атмосферные расстройства!
- Все это так, - твердил я, - это так -
опять тверды разверзшиеся тверди!
Но эта ночь, но молнии, но мрак,
но эти мысли странные - о смерти…

Времени все истончается нить,
как ты ни нукай.
Надо бы что-нибудь сочинить
перед разлукой.
Может быть, в прозе излить свою желчь -
в черта ли, в Бога ль -
и, написавши, немедленно сжечь,
плача, как Гоголь.
И расточится мой дивный талант
в замяти росской,
и не почтит меня жлоб-аспирант
вежливой сноской.
И умиленье мой тихий отвал
вызовет в детях,
ибо не слишком я их доставал,
канувший в нетях,8 юность 2016
Поэзия
где неизбывных грехов моих рать
мама лишь видит…
Как бы мне к жизни своей подобрать
сносный эпитет?
Может, и вправду забацать стишок
с рифмой-подлюгой,
может быть, выпить на посошок
с юной подругой?
Глядь, на исходе осеннего дня
в Первопрестольной
други-поэты помянут меня
с грустью пристойной.
И завиляет обрубком хвоста
пес мой подлиза.
И, похмелившись, отверзнет уста
бедная Лиза.

Вероломная, нежная, злая,
беспородных болотных кровей,
под разлеты вороньего грая
что ты сделала с жизнью моей?
Что ты сделала с нашим жилищем,
как Рязань, разоренным во прах,
с этим счастьем недолгим и нищим,
с первым словом на детских устах?
Значит, время страшнее, чем Ирод,
если женщина в дикой борьбе,
умножая количество сирот,
пробивает дорогу себе.
Я теперь заодно с листопадом,
с этой ширью, где охра и ржа,
где кружит над заброшенным садом
уязвленная мною душа.
Где подруга последняя - осень
от меня поспешает во тьму.
И под шум переделкинских сосен
так легко засыпать одному.

Пермь - быв. г. Молотов, ныне Пермь.
Из энциклопедии

Я родился в городе Перми.
Я Перми не помню, черт возьми.
Железнодорожная больница.
Родовспомогательная часть.
Бытие пока еще мне снится,
от небытия не отлучась.
Год военный, голый, откровенный.
Жизнь и смерть, глядящие в упор,
подразумевают неотменный
выносимый ими приговор.
Враг стоит от Волги до Ла-Манша,
и отца дорога далека.
Чем утешит мама, дебютантша,
военкора с корочкой "Гудка"?
И эвакуацией заброшен
на брюхатый танками Урал,
я на свет являюсь недоношен -
немцам на смех, черт бы их побрал!
Я на свет являюсь - безымянный,
осененный смертною пургой.
Не особо, в общем, и желанный,
но хранимый тайною рукой -
в городе, где все мне незнакомо,
где забит балетными отель,
названном по имени наркома
как противотанковый коктейль.
И у края жизни непочатой
выживаю с прочими детьми
Я - москвич, под бомбами зачатый
и рожденный в городе Перми,
где блаженно сплю, один из судей
той страны, не сдавшейся в бою,
чьи фронты из всех своих орудий
мне играют баюшки-баю.

Все думали, что с Гитлером война
продолжится не годы, а недели.
И, сев у затемненного окна,
с надеждой в репродукторы глядели.
Как будто возвестить мог Левитан,
что, накопив войска свои поодаль,
мы совершили яростный таран
и прорвались на Вислу и на Одер.
И что часы фашистов сочтены
и в Руре пролетарии восстали…
Но мы уже оставили Ромны
и к Харькову с боями отступали.
И мать моя, беременная мной,
не ожидая помощи Европы,
по выходным копала под Москвой
крутые, полных профилей окопы.

Воспряну ото сна,
откину одеяло.
Окончилась война,
а мне и дела мало!
И только об одном
жалею в те минуты -
что смолкли за окном
победные салюты.
И, выровняв штыки,
идут без остановки
геройские полки
по улице Ольховке.
Ах, мама, ордена
какие у танкиста!
Ну почему война
закончилась так быстро?

Пальтецо поскорей натяну -
и туда, где братва боевая
беззаветно играет в войну,
пулеметы собой закрывая.
Как заснежены наши дворы!
Как парадные наши притихли!
Мы подвижники этой игры -
взрослых игр мы еще не постигли.
Я на снег упаду, не темня,
чтоб, спасая от верной могилы,
выносила меня из огня
Танька Бушина с третьей квартиры.
Как эффектно мы падаем ниц,
принимая геройские позы!
…Но стекают у Таньки с ресниц
настоящие горькие слезы.
И как мать, наклоняясь сквозь дым
ко своим же погодкам-ребятам,
она плачет по нас - молодым,
холостым непутевым солдатам.
Танька Бушина плачет по нас!
Но, отбросив пустые сомненья,
с овощных засекреченных баз
мы на Балчуг идем в наступленье.
Мы дойдем, как до Эльбы самой,
до Канавы в ограде щербатой…
Это, видимо, сорок восьмой
или, может быть, сорок девятый.
Он пройти стороной норовит,
но в какой-то неясной тревоге,
надрываясь, кричит паровик
на Казанской железной дороге.
Белый сквер на Ордынке раздет,
и деревья прозрачны и сини.
…Мы еще не читаем газет.
Телевизоров нет и в помине.

ЗИМА 1953 ГОДА

В бледные окна сочится рассвет.
Сны угасают - и сходят на нет.
Сизой поземкою занесены
послевоенные долгие сны.
Как бы в последнее впав забытье,
видят сограждане: каждый - свое.
Видит скрипач Копелевич к утру
дочь, погребенную в Бабьем Яру.
Видит Вахитова, наш управдом,
мужа, убитого в сорок втором.
Видит Сабуров, слепой гражданин,
бой за Проскуров и бой за Берлин.
…Первый по рельсам скрежещет вагон.
Поздние сны улетают вдогон.
Тонут в снегу проходные дворы -
как проходные в иные миры.
О коммунальная юность моя!
Все возвратится на круги своя.
Запах побелки и запах борщей.
И не безделки - в основе вещей.
Что поколеблет, а что упадет?
Дело не терпит и время не ждет.
…Дым поднимается к небу прямей.
Семь поднимаются хмурых семей.
Семь керогазов на кухне горят,
хлопают двери и краны хрипят.
Хлопают двери - и, сон поборов,
семь в унисон голосят рупоров.
Бодро внушает нам бодрая речь
бедра поставить на уровне плеч.
Преподаватель Гордеев не зря
будит Россию ни свет ни заря.

Отец уже три года не вставал.
Родня, как это водится, слиняла.
И мать, влачась, как на лесоповал,
ему с усильем памперсы меняла.
Им было девяносто. Три войны.
Бог миловал отсиживать на нарах.
Путевка в Крым. Агония страны.
Бред перестройки. Дача в Катуарах.
И мать пряла так долго эту нить
лишь для того, чтоб не сказаться стервой -
чтобы самой отца похоронить.
Но вышло так - ее призвали первой.
И, уходя в тот несказанный край,
где нет ни льгот, ни времени, ни правил,
она шепнула: "Леня, догоняй!" -
и ждать себя отец мой не заставил.
Они ушли в две тысячи втором.
А я живу. И ничего такого.
И мир не рухнул. И не грянул гром -
лишь Сколковом назвали Востряково.

Что там гремело за станцией Лось
ночью сегодня?
Видимо, снова не задалось
лето Господне.
Видимо, сроки подходят уже
крайние вроде.
Что, человек, у тебя на душе,
то и в природе.
…Там, за рекою, дымят лопухи,
меркнут Стожары.
Скоро столицу за наши грехи
выжгут пожары.
С кем обручен этот огненный век,
кто сей избранник -
то ли Нерон, то ли вещий Олег,
то ли торфяник.
Что же нам делать спасения для,
порознь и свально,
если горит под ногами земля,
то есть - буквально.
Если не выручит даже и газ
из преисподней,
ибо опять отступилось от нас
лето Господне.

Солдаты потешных полков
играют в потешные игры.
Летят от железных подков
цветные потешные искры.
Потешного ботика борт
и кубки с потешною брагой.
И машет отважно Лефорт
своею потешною шпагой.
Греми, барабан - и допрежь
не стихнет в ушах самодержца
вся прежняя музыка, - режь!
потешь государево сердце.
Покуда на стыке веко
вне вбиты кровавые вехи,
солдаты потешных полков
лихой предаются потехе.
Потешные пушки палят.
И, как на Руси уж ведется, -
еще никому невдогад,
как все это ей обернется.

ЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ

Багрицкий (урожд. Дзюбин), Самойлов (урожд. Кауфман),
Кушнер и Левитанский, Слуцкий и Бродский, не говоря уже о Пастернаке и Мандельштаме:
к русской поэзии примазались люди с двусмысленными фамилиями,
характерными, впрочем, для выходцев из бедных еврейских местечек -
сапожников (как правило, талмудистов), часовщиков, портных,
а также для их выбившихся в люди детишек -
негоциантов, адвокатов, ювелиров, зубных врачей.
Такие фамилии, как ни темни, сразу обличают происхождение,
не давая их обладателям шанс укрыться от справедливого людского суда.
Скажем, Давид Самойлов, печатая стихи,
всегда ставил вместо своего полного имени красивую букву Д.
Давид - выглядело бы нескромно, почти вызывающе.
А так - может быть, кто и подумает, что это - Данила. (Не дай Б-г Даниил.)
Или, положим, Дмитрий.
А на худой конец Дормидонт.
Слуцкого Бориса Абрамовича сильно компрометировало его неудобное отчество
(в отличие от более благополучного в этом отношении Бориса Леонидовича).
Но он его отнюдь не скрывал и даже написал знаменитое "Евреи хлеба не сеют…",
которое, впрочем, при жизни так и не сумел напечатать.
Осипу Эмильевичу с таким именем-отчеством
и вовсе некуда было деваться:
пиши стихи - не пиши, а видно сразу: не Иванов.
Но несчастливец, кажется, из-за этого особенно не переживал.
И даже неосторожно давал понять,
что улицу в самом сердце России когда-то назовут его одиозной фамилией.
Хитроумный Бродский свое имя Иосиф
мог бы, конечно, объяснить не какими-нибудь библейскими аллюзиями,
а горячей любовью родителей к отцу всех советских народов,
Но у него почему-то не возникало потребности в аргументах подобного свойства.
Итак, русские поэты еврейского происхождения
(или, как некоторые любят уточнять, русскоязычные стихотворцы)
делали свое дело, не заботясь о том,
что подумают об этом иные бдительные сограждане,
для коих пятый пункт
(язык не поворачивается назвать его устаревшим, ибо нет ничего более вечного)
является камнем преткновения (одновременно - камнем за пазухой),
который следует незамедлительно бросить в тех,
кто уж точно не без греха.
Между тем великих русских поэтов русского происхождения
(то есть, как можно догадаться, тоже русскоязычных)
Не особенно волновали анкетные данные инородцев - их соперников и коллег.
Но они весьма ревниво относились к их рифмам, метафорам, не говоря уже об анжамбеманах -
Как, собственно, и поступают поэты всех времен и народов.
Ибо если строфа твоя крива и убога,
ничто тебе не поможет - будь ты даже по паспорту сыном фараона Аменхотепа.
Итак, большие русские поэты еврейского происхождения,
Равно как и большие русские поэты происхождения нееврейского,
К стыду своему, забывали об этом важном различии.
Впрочем, те и другие - хотели они этого или нет -
оказались в конечном счете гордостью русского народа.
Что бы ни говорил по этому поводу Станислав Куняев.

С кем ещё, помимо писателей, связан мир литературоведения? Разумеется, с исследователями и учёными-филологами, которые анализируют и интерпретируют художественные тексты, находят в них скрытые, зашифрованные смыслы, делают их максимально понятными для читателя нового поколения. Волгин Игорь Леонидович - не только писатель и историк, но и известный достоевист, который раскрывает миру сложные произведения Федора Михайловича. Об этом исследователе, его биографии и сферах деятельности и пойдёт речь далее.

Краткая справка

Волгин Игорь Леонидович, помимо всего вышеперечисленного, также является кандидатом исторических и доктором филологическим наук. Он - почетный член таких объединений, как Российская академия естественных наук и Международное Общество Ф.М. Достоевского (где является вице-премьером с лета 2010 года). Будучи профессором, проводит многочисленные лекции в высших учебных заведениях, например, в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова на факультете журналистики, а также в Литературном институте им. А.М. Горького. Волгин Игорь Леонидович является действующим ведущим в телевизионных передачах «Контекст» и «Игра в бисер», которые транслируются на канале «Россия - Культура».

Основные сведения из биографии

Игорь Леонидович родился в г. Молотове в 1942 году. Сюда его родители, отец, Волгин Леонид Самуилович, журналист по профессии, и мать, Волгина Рахиль Львовна, работающая корректором, были доставлены во время эвакуации. В 1959 году Игорь Леонидович окончил одиннадцатый класс одной из московских школ, после чего поступил в МГУ им. М.В. Ломоносова на исторический факультет. Ещё до начала своей серьёзной научно-исследовательской деятельности, будучи простым студентом, Игорь Волгин, стихи которого пришлись по вкусу обществу, обрёл известность как поэт.

Достижения в литературной сфере

Где же впервые дебютировал Волгин Игорь Леонидович? Его поэзия сначала печаталась в периодических изданиях: «Новый мир», «Октябрь», «Москва», «Известия», «Комсомольская правда», «Арион», «Вопросы литературы» и других. Затем Игорь Волгин, стихи которого становились всё более популярны, выпустил первый сборник под названием «Волнение» (1965 год). Игорь Леонидович также являлся одним из основателей и участников знаменитых литературных чтений «на Маяковке», а также учредителем одного из самых авторитетных объединений писателей и поэтов под названием «МГУ Луч», из-под крыла которого вышли такие современные авторы, как Дмитрий Быков, Евгений Бунимович, Вадим Степанцов, Елена Исаева, Вера Павлова и многие другие.

Подробнее о стихотворениях И.Л. Волгина

Как поэт Игорь Волгин зарекомендовал себя в литературных кругах давно и прочно. В собственных интервью Игорь Леонидович признается, что не может толком объяснить себе и другим такие категории, как «творчество», «вдохновение», «художник». Ссылаясь на цитаты из произведений Пушкина и Ахматовой о поэтах и поэзии, Волгин тем не менее констатирует, что всё это - игра, таинственная, непостижимая, иррациональная, в которой любое слово, действие, явление может послужить импульсом для создания по-настоящему гениального шедевра. Волгин Игорь Леонидович выпустил также сборники стихотворений «Кольцевая дорога» (1970), «Шесть утра» (1975), «Персональные данные» (2015).

Достижения в науке и исследовательской сфере

Наиболее полно и ярко Игорь Волгин, биография которого определяет его как человека неустанно деятельного, выразил себя в научной сфере. Он является автором свыше 250 исследовательских работ, большая часть которых известна не только в России, но и за рубежом, переведена на многие иностранные языки и признана мировой общественностью и различными филологическими объединениями. Основная сфера пристального интереса и внимательного изучения Волгина - это творчетство и судьба Федора Михайловича Достоевского.

Именно этим темам была посвящена кандидатская диссертация Игоря Леонидовича, которая называлась «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского. История издания», а впоследствии и большое количество других трудов, монографий и книг, основными из которых являются «Последний год Достоевского. Исторические записки», «Колеблясь над бездной. Достоевский и русская революция», «Родиться в России. Достоевский и современники: жизнь в документах», «Пропавший заговор. Достоевский и политический процесс». Исследования учёного, признанные классическими во всём мире, сочетают в себе тщательный историзм и новаторский, смелый научный поиск.

Что же говорил в многочисленных интервью журналистам Игорь Волгин? О Достоевском он высказывался так: «Достоевский — религиозный писатель, один из глубочайших православных мыслителей, который воплотил православную идею в реальном художественном контексте своих романов». Однако одновременно с этим исследователь призывал не рассматривать творения Федора Михайловича только в этом однолинейном направлении. Для Игоря Леонидовича произведения Достоевского - это центры пересечения сразу многих жизненных сфер. Если усматривать в книгах великого писателя переложение и художественное интерпретирование одних только библейский сюжетов и ситуаций, то существенная часть романов и повестей, да и самого мировоззрения Достоевского, останется нераскрытой, что в корне неверно.

Преподавательская деятельность

Игорь Леонидович, как уже было сказано ранее, является действующим профессором ряда известных московских высших учебных заведений, проводит лекции и семинары, организует активную работу со студенчеством. Он читает курс «История русской журналистики XIX века», проводит и занятия, посвященные литературоведению.

Волгин в своих взглядах на современную молодёжь категоричен. Он считает, что сегодня юношеству, особенно до достижения совершеннолетия, просто необходимо навязывать фундаментальные основы хотя бы того культурного минимума, на котором зиждется государство и его национальное сознание. В противном случае, по мнению Игоря Леонидовича, имеется серьёзный риск потерять молодое поколение, и без того активно выбирающее современные штампованные фильмы и нравственно разлагающие программы, в огромном количестве демонстрируемые на экранах.

Телепередачи с Игорем Волгиным

Игорь Леонидович является ведущим не только таких культурно-развивающих программ, как «Игра в бисер» и «Контекст». Помимо них, Волгин выпустил ряд авторских, небольших по общей продолжительности, проектов. К ним относятся фильм о Николае Заболоцком, состоящий из двух серий, а также передача «Жизнь и смерть Достоевского», включающая 12 выпусков, премьерный показ которых прошёл на телеканале «Культура».

«Игра в бисер» с Игорем Волгиным - это серьёзная интеллектуальная передача, посвященная вопросам литературы и литературоведения. За один выпуск, продолжительность которого составляет 40 минут, ведущий успевает обсудить с приглашенными гостями, профессионалами в области филологии, критиками, режиссёрами, продюсерами, культурологами, ключевые произведения мировой и отечественной культуры. Главная задача, по мнению Волгина, не рассказать обо всём - сделать это за такое короткое время всё же нереально, учитывая, что настоящие дискуссии, например, о «Войне и мире», «Фаусте», «Божественной комедии» и т. д., могут длиться даже сотни лет, - а пробудить интерес в зрителе, заставить его после просмотра телепрограммы взять в руки книгу и начать её читать. Любопытно, что Игорь Леонидович сам создал список произведений, которые выносятся на обсуждение. Администрация канала может вносить свои коррективы, однако они, как правило, оказываются несущественны.

Какую зрительскую аудиторию охватывает программа «Игра в бисер» с Игорем Волгиным? Сам ведущий утверждает: эту телепередачу, как и «Контекст», который является уже не авторским проектом, а официальным детищем канала, любят смотреть не только врачи, библиотекари, учителя и другие представители общества, традиционно относимые к интеллигенции. Зрители разных социальных слоёв, по мнению Игоря Леонидовича, больше не хотят лицезреть «мыльные оперы», а предпочитают развиваться, просвещаться и узнавать новое.

Награды

За свою активную литературную и исследовательскую деятельность Волгин был награжден Орденом дружбы, который выдается за вклад в развитии отечественного искусства и культуры. Кроме этого, Игорь Леонидович получил премию Правительства России за цикл исследований под названием «Документальная биография Достоевского», национальную телевизионную премию за телепередачу «Игра в бисер», премию «Мыслящий тростник», являющуюся международной, а также ряд других наград.

Семейная жизнь

Игорь Волгин, личная жизнь которого широкому кругу обывателей интересна куда меньше, чем перипетии в отношениях звезд музыки и кино, является хорошим мужем, несмотря на то что его избранница значительно младше своего супруга. По многочисленным видео и фотографиям в социальных сетях становится очевидно, что пара по-настоящему счастлива, несмотря на существенную разницу в возрасте: совместные путешествия, посещение музеев и выставок, постоянное культурное просвещение служат тому доказательством. Что за женщина смогла влюбить в себя такого разностороннего и эрудированного человека, как Волгин Игорь Леонидович? Жена Катя - вот та молодая девушка, которая стала музой для мужчины, значительно старше себя. Любопытно, что в этом Волгин повторил судьбу своего кумира, Достоевского, в биографии которого также имеется любовь к юной особе.

Взгляды на жизнь

Игорь Волгин - человек, который умеет ставить целей и добиваться их. Писатель настаивает на том, что если не удаётся выполнить всё (по его мнению, этого не достигнуть никогда), то нужно сделать хотя бы программу-минимум. Его отношение к миру, жизненная позиция, суть самого существования заключается в трудах, которые посвящены Достоевскому, Толстому и другим знаменитым авторам, поэтому, чтобы лучше понять Игоря Леонидовича, рекомендуется прочитать его исследовательские и публицистические заметки, очерки и монографии.

Одна из самых обсуждаемых новостей последних дней - 60-летний лидер партии «Справедливая Россия» Сергей Миронов женился. В четвертый раз. На журналистке, которой 29 лет.

Народ такого порыва души не понял. «Седина в бороду - бес в ребро», - это еще можно считать комплиментом. Самое мягкое ерничанье: «Сергей Миронов в четвертый раз защитил семейные ценности». В основном же блогеры куда более циничны и категоричны, уверяя, что новая избранница Миронова Ольга Радиевская «таким образом решила разом все свои проблемы - а их у одинокой мамаши выше горла». Ну не верят люди в чистую любовь, беда прямо.

Честно скажу, до сих пор я понятия не имела, сколько у Миронова было жен. Не интересовалась как-то. И сейчас не испытываю по этому поводу никаких эмоций.

А вот о другом товарище, которого тоже активно обсуждают в Сети, высказаться хочу. Это телеведущий и режиссер Александр Гордон. Он, правда, не женился, а наоборот - развелся. Тоже в очередной раз. И тоже с молоденькой. Да еще с какой молоденькой - ей, как утверждается, 19 лет. Самому Александру 49. И причиной развода якобы послужила разница в возрасте. Конфликт поколений, так сказать.

Что тут началось в соцсетях, особенно в «элитном» Фейсбуке! Одна известная писательница перепостила эту новость, и всякий уважающий себя читатель ее ленты счел своим долгом отметиться комментарием. Цитировать некоторые - себя не уважать. И если Сергею Миронову сейчас попутно припоминают все партийные грехи, то Александру Гордону - творческие.

Защищать его не буду. Мне самой не нравится, что он связался с программой «Политика» на Первом канале. И это, увы, не первый его сомнительный проект. Но ведь был у Гордона в 90-х годах документально-фантастический цикл «Собрание заблуждений», который и по сию пору вспоминается. И «Закрытого показа» явно не хватает в эфире...
Помню, несколько лет назад Александр Гордон приезжал в Северодвинск. Тогда он рассказывал о движении «Образ будущего». Никто из присутствующих на встрече почти ничего не понял. О движении, призванном едва ли не спасти Россию, теперь не слышно. Но тогда я спросила у Александра, собирается ли он еще снимать кино. И вот тут глаз у него, что называется, по-настоящему загорелся... Кино, которое тогда было лишь в задумке, Гордон потом снял - «Огни притона». На меня картина особого впечатления не произвела. Но ведь есть еще «Пастух его коров». И до сих пор где-то в глубинах души живет то ощущение неизбывной тоски, пустынной неизбежности, которое поселилось при просмотре фильма. Пересмотреть бы, кстати...

Чувствуете, сколько «но» в двух предыдущих абзацах? Все правильно. Не хочу я доставать белую краску и одевать человека в ангельские одежды. И черную краску не достану. Сложное он существо - человек. И не только Гордон. Вы в зеркало посмотрите.

К слову, есть еще одна относительно недавняя история. Когда я увидела в Интернете фото писателя, филолога, телеведущего Игоря Волгина, где он рядом с юной невестой, то подумала: повел внучку под венец. Оказалось - сам женился. Может быть, Игорь Леонидович не столь публичная и противоречивая фигура, как Миронов и Гордон, но всплеска эмоции по этому поводу в Сети не наблюдалось. К счастью.

Так что история неравных браков стара, как мир. А что касается Волгина, то вы лучше включайте во вторник вечером канал «Россия К» («Культура»). Там в программе Игоря Леонидовича «Игра в бисер» образованные и интересные люди обсуждают литературную классику. 19 ноября будут говорить о новелле Томаса Манна «Смерть в Венеции». Тема новеллы щекотливая - куда тоньше просто седины и беса. Весьма любопытно посмотреть, как справятся с разговором о ней те, кого пригласят к обсуждению. Но наверняка это будет и сложнее, и глубже, чем комментарии в Фейсбуке.

В одной телепрограмме Игорь Волгин рассказывает о значимых событиях современной духовной жизни, в другой ищет в произведениях мировой классики вечные смыслы, их перекличку с сегодняшним днем.

Первая программа называется "Контекст", вторая - "Игра в бисер". Обе выходят на канале "Культура". В обеих участвуют представители российской культурной элиты. И там и тут ведущий выступает равноправным участником разговора, имея на то не только формальные основания (известный писатель, поэт, исследователь творчества Достоевского, доктор филологических и кандидат исторических наук, профессор МГУ и Литинститута), но и нечто такое, что не удостоверяется никакими регалиями и чему название - обаяние ума.

Волгин назначил встречу на факультете журналистики МГУ, где он уже много лет преподает.

"Толстой и Достоевский - два полюса русской жизни"

У вас только что закончилась большая поточная лекция?

Игорь Волгин: Наоборот, через час начнется - по истории русской журналистики XIX века. А сейчас я читал более "узкую" тему - спецкурс "Толстой и Достоевский. Незавершенный диалог". Сколь это не странно, в жизни они никогда не встречались. Но в метафизическом смысле их нельзя разъять: они воплощают разные, полярные стороны национальной души. В их притяжениях и отталкиваниях, в борении их ментальностей просматривается трагический ход русской истории и русской судьбы. Каждый из них пережил собственную религиозную драму и каждый вышел из нее с результатом прямо противоположным. Кстати, у Достоевского есть описание толстовского психологического типа. В "Дневнике писателя" он повествует о том, как к некоему исповеднику-старцу приполз на коленях кающийся грешник: он признался, что вынес из храма причастие и прицелился в него из ружья. (Вспоминается позднейшее блоковское: "Пальнем-ка пулей в Святую Русь!") Но тут ему явился Распятый - и кощун свалился без памяти. Достоевский говорит, что эта черта чрезвычайно характерна для народного мирочувствования. "Это прежде всего забвение всякой мерки во всем... потребность хватить через край, потребность в замирающем ощущении дойти до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и - в частных случаях, но весьма нередких - броситься в нее как ошалелому вниз головой". Не правда ли, это похоже еще и на описание российского XX века?

В своем спецкурсе я на конкретных примерах пытаюсь определить принципиальную разницу поэтик Толстого и Достоевского. Если у Достоевского важнейшие художественные смыслы часто уведены, "загнаны", запрятаны в подтекст, то автор "Войны и мира" занят задачей противоположного свойства: он стремится вывести эти смыслы наружу - в текст - из тьмы внетекстового хаоса; он хочет твердым и комментирующим словом объять и объяснить всю полноту душевных и исторических движений. Заметьте, что позднее окружение Достоевского преимущественно женское, а Толстого - мужское. У толстовства были свои мученики, но оно не знает мучениц: из числа последних можно назвать разве Софью Андреевну. И одними ли материальными соображениями объясняется активное неприятие ею учения мужа? Не было здесь еще и стихийного сердечного недоверия к рационалистическому примату толстовства, чисто женского непонимания обязательности любви?

Вы продолжаете ваши исследования по Достоевскому?

Игорь Волгин: Да. Только что под моей редакцией вышла 1220-страничная "Хроника рода Достоевских". Мы над ней работали несколько лет. Это коллективный фундаментальный труд, изданный Фондом Достоевского. "Хроника" наследует уникальной книге 1933 года М.В. Волоцкого. Он просчитал значительное количество персоналий начиная с XIV века. Мы продолжили реконструкцию этого родословного древа - вплоть до наших дней. Нашли сотни неизвестных ранее имен. Книга оказалась в три раза больше прежней. Удалось восстановить потерянные звенья в XVIII веке, там были существенные генеалогические провалы. Достоевский, сколь это не удивительно, не знал своих ближайших предков. Не знал даже имени бабки (Анастасии), отчества деда (Андрея Григорьевича), униатского священника (перешедшего в православие) в его родовом селе Войтовцы, под Брацловым. Там родился отец писателя, осталась большая родня. В книге много новых архивных документов: официальные бумаги, частная переписка, материалы из фондов НКВД... Под одной обложкой с "Хроникой" - моя книга "Родные и близкие". Я, в частности, уделяю там большое внимание обеим супругам Достоевского. Ведь жена в России (особенно писательская) - больше, чем жена. Род Достоевского вписался в обыденную, повседневную, "невеликую" историю России в той же мере, в какой его самый выдающийся сочлен стал неотъемлемой частью ее большой истории. Впрочем, одно не существует без другого. Поэтому хроника рода отразила черты своего главного хроникёра, имя которому - Время.

"У нас задача просветительская"

Кто придумал программу "Игра в бисер"?

Игорь Волгин: Идея носилась в воздухе. Руководство канала "Культура" давно ощущало потребность в серьезной литературной передаче. Инициатором стал Сергей Леонидович Шумаков. Я предложил название - "Игра в бисер". Это, конечно, не вполне по Герману Гессе. Здесь это лишь метафора, обозначающая усилия ума и неравнодушие сердца. Собственно, это поиск сокровенных смыслов культуры. В поле зрения - вся мировая литература, где все аукается и перекликается друг с другом. И, разумеется, отечественная словесность, которая, хотелось бы верить, "наше всё".

Вы считаете, это реально - обсудить за сорок минут "Войну и мир" или "Фауста"?

Игорь Волгин: Разумеется, нереально, ибо подобные обсуждения длятся десятки, если не сотни лет. Но у нас задача иная: заинтересовать. Или, если возможно, - пробудить воспоминания. Цель, с одной стороны, просветительская. Но с другой - еще и исследовательская. Мы стремимся обнаружить в литературной классике потенциальные смыслы, востребованные сегодняшним днем. В этой программе многое зависит от личности участников. Я настоял на "узком" формате - четыре человека плюс ведущий. Тогда это - вдумчивая беседа, не исключающая, впрочем, острые споры, где выслушивают аргументы сторон. А не тот групповой ор, которым отличаются некоторые ток-шоу.

По какому принципу вы отбираете гостей?

Игорь Волгин: Это люди науки, режиссеры, критики, культурологи. Но важно, чтобы в программе участвовали и действующие писатели, "шкурой" чувствующие природу слова. И желательно, чтобы появлялись новые молодые лица, новые имена. Слой гуманитарной интеллигенции сравнительно тонок. Но ведь и "физики" не чужды "высокому и прекрасному".

Откуда вы знаете, кто из участников программы на каких позициях стоит. Это ведь выясняется только в процессе дискуссии?

Игорь Волгин: Мы обращаемся к исследователям, предположим, Булгакова или Платонова: по их публикациям можно предугадать, кто какую позицию займет. Как правило, единомыслия не бывает. Я как ведущий позволяю себе иногда провокационные вопросы. И стараюсь, чтобы речь шла не только о тексте как таковом, но и о времени, когда он написан, об участи автора. Недаром Некрасовым сказано: "Братья писатели! в нашей судьбе что-то лежит роковое".

"Игра в бисер", как и всякая интеллектуальная программа, изначально не предназначена для широкой аудитории. И все-таки каков ее рейтинг?

Игорь Волгин: Мне трудно судить, но количество откликов воодушевляет. Я думал, что в силу прогрессирующего духовного одичания программа останется достоянием немногих. Но вот вышло уже более пятидесяти передач - и интерес только растет. "Игру в бисер" смотрят в самых далеких уголках страны. И аудитория - не только учителя, библиотекари, врачи, студенты, ученые... Народ устал от "мыльных опер". И вообще народ гораздо умнее, чем предполагают иные.

Выбор произведений всегда за вами?

Игорь Волгин: Я составил каталог примерно из двухсот книг, русских и зарубежных. Мы выбираем из этого списка, а канал иногда что-то дополняет и уточняет. Пока в прессе бурно обсуждают варианты "золотой сотни", о которой говорил президент, мы эту идею мало-помалу осуществляем на практике.

Кого приглашать на программу, вы тоже сами решаете?

Игорь Волгин: Разумеется. Хотя у канала могут быть свои предпочтения. При этом никого не навязывают и не запрещают. Могут только заметить, что то или иное лицо не вполне вписывается в сюжет или слишком часто появляется на экране. У меня побывали очень многие - Лев Аннинский, Павел Басинский, Святослав Бэлза, Михаил Швыдкой, Кама Гинкас, Михаил Веллер, Константин Богомолов, Евгений Рейн, Евгений Попов, Наталья Иванова, Андрей Василевский, Ирина Барметова, Анатолий Смелянский... Всех не упомянуть.

Прилепина вы можете пригласить?

Игорь Волгин: Да, он есть в моем списке персоналий.

Быкова?

Игорь Волгин: Дима Быков у меня был два раза. И вообще я ему всегда рад - и не только потому, что он хороший писатель, но и еще - мой бывший студиец.

Вопросы гостям вы сами готовите?

Игорь Волгин: Конечно, хотя группа очень помогает, подбирает материалы, аналитику. Справедливости ради упомяну и жену, которая сидит за компьютером гораздо больше меня.

Игорь Волгин: К глубочайшему сожалению, нет. Поэтому иногда случаются досадные смещения акцентов, выпадение значимых, на мой взгляд, тем. И это при том, что творческий коллектив работает очень добросовестно и профессионально.

Что у вас на очереди?

Игорь Волгин: "Котлован" Платонова, "Господа Головлевы" Салтыкова-Щедрина, "Сирано де Бержерак" Ростана, "На дне" Горького", "Маленький принц" Экзюпери, "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда" Р. Стивенсона, лирика Ахматовой...

"Контекст российской культуры за последние двадцать лет сильно изменился"

На канале "Культура" вы ведете и еженедельную итоговую программу "Контекст" с обзором наиболее значительных событий в мире искусства, науки. Вы на свой вкус определяете, что значимо, а что - нет?

Игорь Волгин: В отличие от "Игры в бисер" эта передача не авторская, это официальная программа канала. Все сюжеты готовит канал. Я узнаю о них иногда накануне, а бывает, что и в день записи. Я могу что-то порекомендовать, но содержание программы определяет канал.

В чем состоит ваша подготовительная работа?

Игорь Волгин: В первую очередь я изучаю "информацию к размышлению", затем редактирую тексты, которые идут в эфир, готовлю вопросы гостям.

Выпуск программы может вмещать в себя и театральную премьеру, и гастроли в России знаменитого музыканта, и выход в свет серьезного научного труда, и чей-то вернисаж... Но вряд ли во всех видах искусства и отраслях науки вы разбираетесь одинаково хорошо. В чем-то наверняка чувствуете себя не очень уверенно.

Игорь Волгин: Мое дело направить беседу. Не зря в программу приглашаются эксперты. По драматическому театру - Алена Карась и Григорий Заславский, по опере - Михаил Мугинштейн, по классической музыке - Екатерина Бирюкова, по науке - Марина Аствацатурян... Но вообще-то телеведущему не возбраняется иметь и собственную точку зрения. Он - отнюдь не диктор, озвучивающий чужие тексты. За ним должен стоять весь его жизненный опыт. Как сказал поэт Вл. Корнилов:

А милость телекамеры

Так ветрена, увы,

Как башня без фундамента,

Как слава без судьбы.

Нельзя "без судьбы" толковать о судьбах культуры.

Каков характер культурных событий, отбираемых каналом для "Контекста"? Скажем, поощряются ли радикальные художественные жесты?

Игорь Волгин: Насколько я понимаю, для канала важна значимость культурного события, а не степень радикализма. Мы, например, свободно обсуждали неоднозначный, наделавший шуму спектакль "Идеальный муж", поставленный в МХТ Константином Богомоловым. Обсуждали и осуществленную Римасом Туминасом постановку "Евгения Онегина" в Вахтанговском. Но мне бы хотелось, чтобы полемика велась более остро и принципиально. А то бывает, что в кулуарах, до эфира, гость от души ругает какой-то спектакль или выставку, а как только включается камера, начинает искать обтекаемые формулировки.

Трудный гость в "Игре в бисер" - это кто для вас?

Игорь Волгин: Тот, который зациклен только на правой или левой ноге обсуждаемого предмета. Между тем "специальность" гуманитария - вся культура. Желательно, чтобы он мыслил широко, объемно. Чтобы, скажем, в Бунине видел человека, а не только тончайшего стилиста. Чтобы в разговоре была не одна лишь филологическая или философская составляющая, а еще и человеческое соучастие, живой кровный интерес. Почему этот текст хорош? Почему он волнует, не оставляет равнодушным? Ведь книга, как говорил Пастернак, - это кубический кусок горячей, дымящейся совести. Гость программы волен высказывать свое мнение, пусть даже крайнее. Я недавно прочел статью, где утверждалось, что Бродский едва ли не позор русской поэзии. Что ж, я и автора этой статьи пригласил бы в программу - пусть с ним поспорят те, кто смотрит на Бродского совсем иначе. Надо избегать вкусовой селекции. Не только Льву Толстому позволительно ругать Шекспира: автора "Гамлета" от этого не убудет.

Может ли гостем вашей программы быть человек, который вам не симпатичен как художник или исследователь?

Игорь Волгин: Может. Такие случаи были. Но я приглашаю гостя не только из-за личных симпатий, но и потому, что он может быть интересен кому-то кроме меня. Конечно, приятно, когда все гости знакомы между собой и придерживаются примерно одинаковых взглядов. Но тут есть опасность междусобойчика. Тогда как "Игра в бисер" предполагает открытый финал.

Контекст российской культуры, на ваш взгляд, сильно изменился за последние лет двадцать?

Игорь Волгин: Да.

В какую сторону?

Игорь Волгин: Казалось бы, в сторону разнообразия и эстетического радикализма. Но, заметьте, за эти два десятилетия в кино не появилось ни одного фильма, сопоставимого с "Берегись автомобиля" Рязанова или "Зеркалом" Тарковского, а в литературе - ничего, близкого по уровню хотя бы к городским повестям Трифонова, "Царь-рыбе" Астафьева или рассказам Шукшина.

Чем вы это объясняете?

Игорь Волгин: Многими причинами. Утратой смысла жизни. Опошлением истории. Исчезновением целой цивилизации, у которой, несмотря на все "уклонения", существовало - пусть в идеале - представления о красоте, истине, справедливости. Искусство не существует само по себе. Оно всегда увязано со шкалой тех или иных ценностей. А на этой шкале бескорыстие заменено скотством, сочувствие к "малым сим" - презрением к ним. "Чем соедините вы людей, - говорит Достоевский, - для достижения высших гражданских целей, если нет у вас основы в первоначальной великой идее нравственной?" Душу не спасти ни инновациями, ни инвестициями. Искусство - тоже.

Есть расхожее мнение, что советская цензура была по-своему продуктивна: лучшие книги, спектакли, фильмы рождались в сопротивлении ей, а наступила свобода - и все измельчало.

Игорь Волгин: Ничего хорошего в цензуре, разумеется, нет. Но ничуть не лучше, когда в культуре "все позволено". Когда начисто отсутствует самоцензура, то есть высшее понимание долга. Заметьте, что, например, мат стал в литературе признаком хорошего тона. Я написал когда-то, что нужно беречь не литературу от мата, а мат от литературы. Будучи введен в письменную речь, мат самоуничтожается, теряет свою "эстетическую" силу. Ибо обсценная лексика - принадлежность исключительно устной речи, некий сверхъязык, "заменяющий" весь остальной словарный запас. Вот скоро она его заменит. Для нового поколения употребление мата стало литературной нормой. Никогда не поверю, что если в ток-шоу кто-то начинает сквернословить, он не понимает, что это недопустимо, что он находится в публичном пространстве. Люди прекрасно ориентируются в иерархии языка. Значит, режиссер тонко дал понять приглашенному, что это будет круто, что такая демонстрация "самости" всячески приветствуется. Ханжеское запикивание только усиливает "художественный эффект". Вот вина телевидения - и вина непростительная. Мы все употребляли ненормативные выражения. Но знали: в школе это нельзя, с мамой - нельзя, на публике - непристойно. Верно сказано, что без общества целомудрия не может быть общества милосердия. Но "мат" может принимать самые разные обличия. Это - раскультуривание, которое идет полным ходом по всем фронтам и которая в конечном счете есть расчеловечивание. Интеллигенция должна сделать выбор. Если она откажется от своего первородства, она получит ту самую чечевичную похлебку, которую будет дружно хлебать вместе с такими же, как она, маргиналами.